Баяты - Нагшиджахан
Великий шах сидел на троне в своем дворце. Около него стояли визири, советники, слуги шаха, одним словом все его люди. Слуги махали шаха веером сделанного, из лебединных перьев. В дворце были слышны звуки кямана.
Музыкант играл «Баяты-Шираз». Может быть от этой грустной мелодии, у небес тоже пролились бы слезы. Звук был Божественным. Как будто грусть этого кямана, шла из древних времен, из далекого прошлого. Музыкант играл с закрытыми глазами. Когда он перешел к другой части мугама, визирь про себя прошептал: «Баяты-Исфахан». Печаль кямана, отоброженная от мраморных стен сарая, медленно заканчивалась. Шах, ударил своей позолоченной тростью по земле и встал:
- Живи. Красивые у тебя пальцы. Да сохранит тебя Господь. С сегодняшнего дня будешь называться мастер–мастеров. Потому что ты знаток своего ремесла.
Визирь поклонившись, попросил у шаха разрешения и сказал:
- О, Великий шах, нет слов о его игре, но вынужден вам сказать, я обратил внимание на мастера Габиля. Он исполняет мугамы других регионов так называемых как «Баяты-шираз», «Баяты-Исфахан», «Баяты-Курд».
В это время заговорил мастер:
- Уважаемый визирь, во первых, я исполняю мугамы наших родных краев, такие как «Баку шикестеси», «Карабах шикестеси». Эти мугамы исполняли много лет назад. Переименовать их или исполнять их по другому невозможно. Это было бы не уважение к нашей культуре.
- «Замолчи», сказал Визирь, «ты не знаешь, что и великий шах и я из краев Нагшиджахан. Что тебя не устраивает – «Баяты-Нагшиджахан». «Мугам под таким именем не существует».
- «Если нет, то напиши, сочини, сделай, придумай. Это неуважение к шаху. Обернувшись к шаху, визирь сказал: – “ Великий шах, дадим неделю мастеру Габилю, если, он не закончит «Баяты-Нагшиджахан» к сроку, отрубим ему голову. Шах задумчиво произнес: - «Ты прав, визирь, умная мысль. Обязательно должен быть мугам, посвященный нашему краю».
Шах хлопнул в ладоши: «Ну, мастер Габиль, через неделю предстанешь передо мной с новым мугамом, чтобы в нем не было печали, грусти. Пусть в нем будет много торжества и веселья. Пусть воспевается в мугаме красота нашего края и моё величие. А теперь можете, расходиться…..
Мастер Габиль, сидя в одиночестве в своей хижине, подумал про себя: «Какие времена? Что за люди сидят на троне? Одна нация, дети одного народа. Мугам не может принадлежать кому-то. Это достояние всей нации. Эти жемчужины искусства создавали наши прадеды. Веками, годами, эти жемчужины совершенствовались, развивались. Как можно создать новый мугам? Будущее поколение меня проклянут. Пусть меня убьют, но я больше не пойду к нему.
Прошла неделя, время подошло. Мастер советовался со многими. Услышавшие хохотали. Через некоторое время об этом необычном заказе узнал весь край. Испугавшись за свою жизнь, мастер Габиль вынужден был пойти к шаху.
Шаху доложили о приходе мастера Габиля.
- «Ну что же, начинай, мастер Габиль. Посмотрим, с чем ты пришел?» произнес визирь
Мастер Габиль молчал. Со лба у него тёк пот. Визирь закричал:
- Что стоишь? С пустыми руками пришёл, да? Мастер Габиль не сказав ни слова, поставил кяман на колено, закрыв глаза. Кяман плакал, стонал. Волшебными пальцами мастер создавал чудеса. Среди слушателей воцарилась полная тишина. Музыка до боли была знакома всем, но невозможно было отличить, какой это мугам. Музыка, тональность была знакома всем.
Игра закончилась. «Молодец», было слышно со всех сторон. Шах удовлетворённо покачал головой: “ – Правда, мой заказ не совсем выполнен. В твоей музыке, очень много грусти. Но эта игра меня затронула. Ты гений!
Мастер глубоко вздохнул, но сердце его болело больше, чем раньше. «Нельзя делить одну нацию на сто частей», подумал он.
1992 год. Баку.
***
Безвкусица
На рынке было пусто. Халима застыв, смотрела в одну точку. Перед ней лежало пол мешка крупной соли. Не сидящие рядом продавщицы, не Халима сегодня не смогли продать и шепотку соли. Все ждали вечера, надеялись, может после работы кто-нибудь зайдет на рынок и купит соль.
Наступил вечер, было поздно. Из приходящих на рынок никто соль не купил. Делать было нечего и продавщицы начали собираться домой. Халима тоже собрала мешок с солью, только подняла мешок, как старик с тростью остановил ее.
- «Постой, доченька, не торопись, дай мне горсть соли, только горсть, денег мало». Халима посмотрела на благородное лицо старика и вспомнила своего отца. Ей стало жалко старика. Она протянула старику весь мешок и сказала:
- «Дяденька, возьми все , денег не надо».
- «Нет, доченька, горсти хватит. Я одинокий человек. Трое сыновей у меня на войне. А жена недавно умерла». Халима загрустила.
- «Дядя, ради бога возьми. Если тебе тяжело, то я помогу тебе донести до дома».
Халима донеся мешок до дома старика, слушая его похвалы и благодарность, заметила что темнеет. Быстро побежала на рынок, рынок был закрыт. Оттуда побежала на трамвайную остановку. Последний трамвай только что, отъехала. Халима от страха расплакалась. До деревни было двенадцать километров дороги. Оказавшись в безвыходном положении, Халима отправилась одна-одинешенька пешком домой. Ноги устали. Издалека виделся свет из деревни. Вдруг она увидела стаю злых собак. Она не испугалась, но было страшно. Собаки злобно лаяли и направлялись к ней. От страха сердце выпрыгивало из груди. Халима вспомнила слова отца. «Если встретишь собак, ложись на землю, и они тебя не тронут».
Когда она дошла домой, отец дожидался ее у ворот. Увидев дочку, он испугался:
- Доченька, где ты, я волновался. Почему одежда грязная?
- Встретила стаю собак и легла на землю. Ничего страшного, не беспокойся. Последний трамвай тоже упустила, пришлось идти домой пешком.
- Что, до деревни пешком шла?
У Кербела прослезились глаза.
- Доченька, зачем меня мучаешь, сказал же, давай я буду продавать соль, а ты не соглашаешься. Тебе всего шестнадцать, еще маленькая. Пока до дома дойдешь, я с ума схожу. С завтрашнего дня я сам поеду на рынок.
- Нет, отец, у тебя сына нет. А я старшая дочь, заменяю тебе сына. То что, ты в газовой конторе, простым рабочим работаешь, я и то против. Отец, ты же устаешь, ты же старый человек.
- Доченька, война идет, я должен работать.
- А где мать? – спросила Халима.
- Только что прилегла. Устала, бедняга.
В душе Халиме стало обидно. «Меня так долго нет, а мать спокойно спит себе. А отец… Бедная женщина устала, наверное. Знает, что, я как мужчина, могу за себя постоять» - подумала она про себя.
Халима сильно проголодалась. Подняла крышку кастрюли и увидела, что ко дну прилипло пять-шесть крупинок риса. Было видно, что в кастрюле был суп. Халима протянула. руку за хлебом, но хлеба тоже не было. Она еще больше проголодалась. Отец посмотрел на дочку и сказал:
- «Твоя мать никогда не поумнеет. Последний кусок хлеба, и тот отдала соседке. Сколько пытался её образумить,ничего не получилось. Чужих любит больше, чем своих. По правде говоря, надо ко всем хорошо относиться, но сначала своим, потом чужим». Халима очень любила свою мать, но эта невнимательность очень обижала её.
Кербела Азим, глотая чай, призадумался: «Господи, четырех сыновей потерял в маленьком возрасте. Что поделать, чему быть, того не миновать Халима заменила мне сыновей.
Халима не могла заснуть от голода. Сегодня она ничего не ела. Утренний кусок хлеба, она дала младшей сестре Хаванисе, чтобы та не плакала. Хаваниса ела за десятерых, и всё равно была голодной К завтраку она была уже на рынке. Девочки купили пирожки, угощали её. А Халима сказала им что не голодна, утром поела вдоволь. Она пожалела денег, чтобы купить пирожок. Все думая о еде, Халима заснула.
На следующий день торговля шла хорошо. Халима до обеда продала всю соль. Она очень обрадовалась Вдруг она вспомнила о вчерашнем поручении отца: «Завтра если освободишься пораньше, зайди к тете и проведай ее».
Позади Драматического театра, в переулке Шахского стоял трехэтажный красивый дом. Халима позвонила . Дверь открыла прислуга.
- Халима, как хорошо, что ты пришла, здравствуй. Тетя беспокоилась о тебе, все тебя спрашивала. «Пришла ваша племянница», доложила она хозяйке.
- Ах, дорогая моя, как ваши дела, как поживает там мой брат? – обняв ее спросила тетя.
- Спасибо, тетушка, не плохо. Утром он сказал чтобы, я проведала вас.
- Останешься у меня?
- Да, тетушка.
- Очень хорошо, радостно сказала тетя.
- А где Бикяханум? – сросила Халима
- Уроки делает. До прихода отца, хочет закончить уроки.
Муж тети до революции был из Бакинских миллионеров. И сейчас они тоже жили не бедно. Он занимал должность директора БАГЭСа.
Его тайну никто не знал. Своих детей у них не было, поэтому он взял у своего друга моллы Абдула дочку на воспитание.
Тетя спросила у Халимы:
- Доченька, ты обедала? Мы только поели, если хочешь, поешь.
- Нет, тетушка, я только что поела – как всегда солгала она.
Бикяханум обняла Халиму. Они мило беседовали.
Вечером Годжали, муж тети, пришел домой с работы. Кивнув, поздоровался с Халимой , прошел в спальню и переоделся,
- Девочки, вы еще не готовы, мы же идем на день рождение. Только он сказал это, как тетя и Бибиханум пошли переодеваться. Она очень просила взять с собой Халиму, но отец так сверкнул глазами, что ей стало не по себе.
Тетушка обняла Халиму и сказала: - «Доченька, мы через часика два вернемся, не скучай».
Ночью, как и вчера Халима не могла заснуть от голода. Хозяева дома вернувшись, сразу легли спать. Халиме никто не додумался предложить поесть.От голода к горлу подступила тошнота. Пройдя на кухню, она выпила воды. Оглянувшись, она увидела на столе кусок сухого хлеба. Схватив хлеб она бросилась, в постель. Хлеб был твердым, как камень. Халима надкусила хлеб, и хруст раздался по всей комнате. Бикяханум, услышав хруст закричала от страха « Мама, мама, иди сюда, здесь мышка»
Не найдя ничего, похожею на мышь, все легли спать. Халима от страха не смогла догрызть кусок злосчастного хлеба.
Ранним утром, ни с кем не попрощавшись, Халима отправилась домой. Придя домой, отец спросил её-« Ну, доченька, как у них дела? Как тетя? Тебя покормили?»
- Да, отец, все было отлично. Я так наелась, что неделю могу не кушать.
- Приятного аппетита – сказал отец. Отец радовался, и Халима обрадовалась тому, что смогла обрадовать отца.
16.06.1994 год.
***
Гастроль
Симфонический оркестр был отправлен на гастроли в село Кямаллы. Вот уже три дня как они давали концерт перед тружениками села. Исполнители оркестра были недовольны своими слушателями, слушатели также были недовольны оркестром.
В репертуар коллектива в основном входили композиции зарубежных композиторов. Председатель колхоза Нариман, обладая неприрекаемым авторитетом, насильно собрал всех тружеников села в клуб на концерт.
Были и приятные моменты. По вечерам изголодавшиеся по вкусной еде музыканты, с жадностью ели кебаб из молодого ягненка. От переедания у них болел желудок так, что они не могли спать по ночам.
Во время застолья, устроенного после каждого концерта, председатель колхоза, поручал музыкантам провести на следующий день еще один концерт, пообещав еще одно угощение со всеми почестями. Исполнители оркестра были этим довольны, но вспоминая недовольные и злые взгляды слушателей, кусок мяса не лез им в горло. А что можно было поделать, приходилось терпеть. Как в пословице сказано: «Плюешь наверх – усы, вниз – борода».
Во время вечернего застолья председатель Нариман заявил: Завтра снова будете выступать. С меня один ягненок вам в подарок. Я сообщил о вашем выступлении секретарю, и он одобрил. Я сказал “ хорошо голосят “. Секретарь согласился: «Чем больше будут выступать, тем быстрей у людей вкус изменится». А то, сколько можно слушать «хейвагюлю» и звуки зурны. Притом секретарь заявил, что симфоническая музыка позволяет с воодушевлением служить делу партии.
Клуб был забит до отказа. Насильно собранные в клуб слушатели с ненавистью смотрели на музыкантов.
Сидевший в первых рядах, черноусый Назим так смотрел на музыкантов, как будто они претендовали на его землю.
Исполнители сегодня очень волновались. Саксофонист Чингиз Сулейманзаде то про себя то про сидевших рядом музыкантам часто говорил: «Будут бить, клянусь, будут бить, вот увидите. Мы им уже надоели к черту эту водку. Я в музыкальной редакции тоже из-за 100 грамм водки попался». Слова Чингиза вселяли страх в сердце каждого.
Неожиданно слушатели встали и бросились в сторону сцены. Контробаcистка Эльмира так заорала, что если не соврать, её голос был слышан на краю села. Как будто её ужалил ядовитый змей или скорпион. Растерявшись, саксофонист Чингиз и контробасистка Эльмира бросили
инструменты в зрителей. Увидев это, остальные музыканты, побросав свои инструменты куда попало, бросились за кулисы. Со всех сторон послышалось «Будут бить. Господи, убьют».
Поднявшись на сцену, толпа зрителей была удивлена. Сцена под навесом, а зрительный зал под открытым небом. Из-за начавшегося дождя зрители бросились под навес сцены и удивленно подумали: «что это концерт или комедийное представление?» Оказалось, что зрители просто хотели спастись от сильного дождя.
После возвращения оркестра с гастролей саксофониста Чингиза Сулейманзаде уволили с работы. Саксофон производства фирмы «Симмерман» был поврежден и поранив одного из зрителей этим же инструментом, Чингиз Сулейманзаде попрощался со своей работой. 1988 год. Баку.
***
Новый хлам
Окончив восьмой класс Орхан, сдал свои документы в техникум, который находился у них в деревне. Он хотел стать сварщиком. Этот техникум был ему не по душе, несмотря на то что, учеба уже началась. Уроки в техникуме нормально не проводились и профессии учили кое-как. Сегодня уроков не было, поэтому Орхан пришел к маленькому озеру в деревне. Вспомнил школьные дни. В голове крутилась мысль: «Учился бы хорошо, не пришлось бы расставаться с одноклассниками. Прекрасные были ребята». Орхан вспомнил своего учителя Рзу, которого он любил как отца. Мысленно успокаивая себя, подумал: «Техникум тоже неплохо, просто уроки нормально не проводят. Как бы там не было, мне надо выучиться этой профессии. А с одноклассниками и учителем Рзой, я могу почаще видеться и не буду скучать».
Грузовик остановился прямо у озера и начал разгружаться: старый хлам, битая посуда, старая домашняя утварь и еще много чего. Так было всегда, привозили из города мусор и всегда здесь разгружали.
Вдруг Орхан услышал голоса одноклассников и учителя Рзы, они шли в сторону озера. Увидев их, он очень обрадовался. Он сразу понял что, они вышли на экскурсию. Поздоровался с ними. Орхан был очень рад встрече. В это время, как всегда послышался голос Ханбалы отца Орхана, который копался в мусоре.
- «Орхан, иди сюда, новый хлам привезли, новый хлам ». Найдя хорошо сохранившуюся вещь или что-то ценное, Ханбала всегда звал Орхана, чтобы он помог ему донести вещи до дому.
Орхану перед друзьями было очень стыдно, чуть сквозь землю не провалился. Не знал что делать, не хотел, чтобы друзья и учитель знали, что его отец часто копошится в мусоре. А Ханбала, продолжал усердно звал сына:
-« Эй, сукин сын, я с тобой говорю. Посмотри, какие отличные вещи я нашел. Новый хлам привезли, дома пригодиться».
Учитель увидел, что Орхан стыдиться своего отца и отозвал ребят в сторону:
-« Нам пора, мы еще в фруктовый сад должны пойти ».
Орхан упал на землю и заплакал горькими слезами. .Ханбала подошел к нему и заорал:
- «Бесстыжий, сколько можно звать тебя. В школе тебя не воспитывали, совсем обнаглел. Около учителя отца за человека не считаешь, что ты из себя дурака строишь. Если отцу поможешь отнести домой какую-нибудь вещь, сдохнешь, что-ли. Эх ты, бестолочь».
Среди ночи мать Орхана вызвала скорую помощь из районного центра. Орхану было плохо, температура поднялось до сорока градуса. Во сне он бормотал: « Я не буду хлам собирать, не буду». А Ханбала обессилено, твердил: «Ах, новый хлам, новый хлам».
1988 год. Бинагади.
***
Похороны актера
С другом Азером, собирались выйти в город, погулять. Домашние сообщили о смерти какого-то знаменитого актера. Услышав это, я замер на месте. Покойный был моим любимым актером. Эта преждевременная кончина потрясла меня. Мы решили отложить гулянки по городу и пойти на похороны, попрощаться с актером.
В здание театра невозможно было войти. Собравшиеся вокруг здания женщины,одетые в черное, скорбно плакали.
В зрительном зале мест не было. В амфитеатре и на втором этаже было тоже самое. Мы поднялись на третий этаж и сели там . Траурная церемония только началась. Друзья, искусствоведы выходили на трибуну и со скорбью вспоминали покойного актера и говорили о его заслугах.
Один из соратников актера со слезами на глазах сказал: « Как говорил покойный, когда человек, умирает, его должны оплакивать мать, сестра. Но у него кроме жены и детей никого не было».
В этот момент я загрустил и заплакал. Сидевшие вокруг меня люди, оборачиваясь, с удивлением смотрели на меня. По чертам лица мы с покойным были похожи и наверное, нас приняли за родственников.
Я постеснялся, подумал, наверное, меня осуждают, ведь «мужчины не должны плакать», но друзья актера тоже плакали. Я прикрыл лицо носовым платком. Сидящий передо мной один незнакомец так меня рассматривал, как будто я, в чем-то провинился. Думаю, наверное, он похороны перепутал со свадьбой. Азер в детстве потерял отца и когда немного выпивал, печалился. Воспоминания об отце его угнетали, я тоже загрустил и еще больше зарыдал. Я опустил голову, посмотрел на Азера и увидел, что он не плачет, а смеется. Я еле сдерживался и начал издавать непонятные звукиПозже Азер тоже присоединился ко мне. Казалось, из горла пошла кровь. Мышцы моего лица сильно болели. Я был в безвыходном положении: если бы я засмеялся, то никогда не смог себе этого простить, тем более все знали меня как уважаемого художника. После такого позора я должен был или переехать в другую страну или обратиться в психушку, а если не засмеялся, сердце бы лопнуло. Я не мог не пошевелиться, не вздохнуть. Смех так и рвался наружу. Азер тоже не мог никак успокоиться.
Сидевшие рядом зрители со злостью смотрели на нас, что с нами и почему мы издаём такие звуки. Найдя в себе силы, я вышел в фойе. Увидев пустую комнату, я зашёл туда и от души засмеялся и наконец успокоился.
Я хотел было уйти, но вдруг вспомнил, что должен был дождаться Азера. Прошло десять минут, но он так и не пришел. Я сам не обладаю терпением и не люблю никого ждать. Просунув голову в зал, я решил позвать Азера, но вдруг увидел его сидящим на корточках. Увидев меня Азер громко захохотал. Повернувшись, я решил выйти из зала, но вдруг увидел, что Азер стоит около меня. Пройдя в пустую комнату мы от души засмеялись. Успокоившись, я спросил у Азера:
- Почему смеёшься, с ума сошёл? Опозоримся мы с тобой.
- Ничего. Оказывается ты плакал, а я думал - смеёшься, и я засмеялся: ответил Азер.
- На похоронах разве смеются? Почему ты подумал, что я смеюсь. Я себе этого никогда не прощу. Тем более на похоронах такой знаменитости. Мы посмотрели друг на друга и снова засмеялись, как сумасшедшие.
Спускаясь по лестнице с третьего этажа, мы увидели поднимавшихся нам на встречу трех женщин. Прикрыв от стыда платком лицо, я притворился что плачу. Вдруг женщины начали громко хохотать. Мы не сдержавшись тоже начали хохотать.В фойе театра стояли известные деятели искусств. Азер впопыхах налетел на одного из них. Хорошо что тот не упал.
Мы бежали по площади Физули. Вдруг встретили одноклассника Азада. Он окрикнул нас:
- Куда бежите? Почему не здороваетесь? Что случилось? Непрерывно задавал вопросы. Мы не могли ответить. Наконец я сказал:
- Ничего, дела были.
Азад сказал: - Скажите правду, сколько выпили?
Когда он это спросил, мы оба перестали смеяться. Мы оба отрезвели. Попрощавшись с Азадом мы тихо пошли дальше.Проклятье, мы согрешили. Я не мог простить себя, очень переживал.Но такова жизнь, ничего не поделаешь. Пусть бог сам рассудит нас...
1991 год. Баку.
|
